Вадим Рутковский

Сейчас вылетит Горький

«История одной фотографии» – спектакль Елизаветы Бондарь в Новом Пространстве Театра Наций; история об истории и настоящем времени
Прежде, чем войти в репертуар, работа была показана на фестивале «Горький +»; и да, классик советской и мировой литературы тут важный герой. Но не единственный; плюс играет Максима Горького кукла (а не «Миронов с усами», как некоторые могли подумать)


Потому что это отчасти театр кукол – второй такой опыт Театра Наций после «Ходжи Насреддина». Бондарь придумала удивительный спектакль: короткий, всего час десять, камерный и, вроде бы, очень простой – чем сильно отличается от, кажется, всех других её работ (см., например, предшествовавший «Фотографии» спектакль в Никитинском театре – выдающий, но и переусложнённый «Принц Гомбургский», или головоломный «Макбет», предыдущий спектакль Лизы в Театре Наций). Притом многоуровневый,

в нескольких общественных и личных измерениях, которые красиво, свободно и небанально пересекаются.


Начинается всё в сценической пустоте; декорацией – одна только ширма, продольно разделяющая двух современных героев – Режиссёра (Софья Сливина) и Драматурга (Сергей Волков; не тот, который играет у Бондарь в мхатовском «Голоде», а тот, который, как и Сливина, играет в МТЮЗе). Режиссёр, по сюжету, живёт и работает, несмотря ни на что, в Москве, Драматург уехал в Европу; в общем, понятно почему, хотя никто и не уточняет: вплотную приближаться к новейшей истории небезопасно (и кто скрывается за псевдонимом Алжбета Азовска – так на сайте театра назван драматург спектакля – можно только гадать; я не знаю, если б знал, растрепал). В общем, ей, Режиссёру, заказали мокьюментари-спектакль про Горького – очевидно,

автобиографическая ситуация, в которой недавно оказалась сама Бондарь.

И она связывается с ним, Драматургом, чтобы поработать вместе. Связывается осторожно: сначала несколько голосовых, только потом созвон (интересно, кстати, пользуясь каким средством связи? у меня вот и FaceTime перестал работать; скоро звонок в Барселону или на Сицилию покажется научной фантастикой).

В недавнем прошлом Режиссёр и Драматург были парой; отношения разорвал он – отсюда теперь её осторожность; то, что за предложением чисто по-деловому, как профессионалы, поработать вместе

мерцает другое желание,

не педалируется, но ощутимо. Сливина и Волков оперируют тонкой-тонкой материей: играют про сотворчество, про театр, про выдумку спектакля – одновременно играя про незажившие раны и непогасшие чувства.

Она слева, говорит, что ей плевать на чувства, он справа, ковыряет в носу;

в Москве – холодно, с другой стороны – весна и цветущие платаны.

Граница исчезнет, когда история одной фотографии Максима Горького начнёт обретать сюжет и форму. Когда «команда спектакля» придумает, что надо танцевать не от Горького, а от муравья.


Ну да, от насекомого. Почему – спойлер; в общем, баснословный муравей неким образом связан с Андреем Левицким, сыном Сергея Левицкого – не нашего современника, ставшего сегодня опальным режиссёром-изгнанником, а русского фотографа-портретиста, снимавшего царскую семью. А Андрей, который снимал уже, как взлетает на воздух Храм Христа Спасителя, вполне мог – и даже вместе с муравьём – пересекаться с Горьким. 

И в пивной, ещё до резолюции, и на пароходе в Соловки, когда от революции осталось чёрт-те что. 

Почему бы и нет? И вот ещё одна сценическая пара – Любовь Савичева и Дмитрий Половников – рассказывают про то, как сходились и расходились пути Пешкова-Горького и Левицкого-младшего. В миниатюрных декорациях, используя кукол-марионеток. 


Гениальный ход: и «Миронова с усами» не надо мучать, и

Горький при щелчке фотоаппарата может по-шагаловски воспарить над землёй.

Игрушечный мир идеален для забавных, осознанно наивных сценок про детство фотографа и хмельную молодость писателя (или его двойника). И для устрашающе недетских эпизодов Большой Истории: вечный круг насилия в «советском обществе»иллюстрирует эпизод с пропавшими фотографиями – по звонку «оттуда» фотограф избавляет фотокарточку от революционеров, уничтоженных Сталиным – покуда не останется голый пейзаж. Да и не пейзаж даже – глухая стена.


Но Бондарь не нагнетает; и про погост тут поют позитивную бардовскую песню Высоцкого: « А на кладбище, по традиции не слыхать никого, не видать: нет ни критиков, ни милиции, исключительная благодать».

А Горький – чудак-человек;

покинул итальянский апельсиновый рай (тоже ведь ни критиков, ни мусоров) и вернулся на Родину, где едва ли не в первую очередь отправился в творческую командировку на Соловки – в лагеря особого назначения. 

Почему, отчего ему не сиделось на Капри – почти детективная задачка, которой Драматург и Режиссёр пытаются найти решение и вместе с артистами театра кукол его разыграть. И как же ладно у Бондарь сплетаются диалоги про личное здесь и сейчас, задачки из жизни классиков, эмиграция старая и новая, бытовой театр.doc и театр марионеток;

все нити разной тонкости – ни одна не рвётся.